Сегодня я лишь молча ухожу.
Я отъезжаю от Натчеса на двадцать миль, когда валиум начинает наконец успокаивать мои расшатанные нервы. Шон звонил дважды, но я не поднимала трубку. Мне нужно несколько минут, чтобы успокоиться и прийти в себя после разговора с дедом, а также подготовиться к допросу, который непременно устроит мне ФБР в отношении Натана Малика. Какова бы ни была реальность той ночи, когда убили моего отца, сейчас я должна на время забыть о ней и думать только о тех двух годах, что я училась в медицинской школе. Очень скоро они станут предметом скрупулезного изучения со стороны ФБР.
Факты выглядят достаточно просто. Как следует из сплетен, услышанных Майклом Уэллсом, у меня был роман с женатым профессором, который закончился скандалом. Через четыре месяца я попыталась прекратить наши отношения. Профессор не позволил мне этого сделать. Чтобы добиться своего, я переспала с врачом из отделения экстренной медицинской помощи, которого знал профессор. Тот, в свою очередь, решил покончить жизнь самоубийством. Свести счеты с жизнью ему не удалось, зато он покончил со своей преподавательской карьерой, а заодно и с моим пребыванием на факультете в качестве студентки. Дед, вероятно, с помощью своих связей и влияния мог бы добиться моего восстановления, но правда заключалась в том, что я не захотела возвращаться. Во всяком случае, таким способом.
ФБР пожелает узнать как можно больше о Натане Малике – или Джонатане Гентри, как знала его я, – но я помню совсем немного. Большую часть времени я просто была пьяна. Но то, что я все-таки помню о тех годах, вызывает сплошные вопросы. Почему меня вечно тянет к женатым мужчинам? Психотерапевты уверяют, что меня притягивает именно невозможность подобных отношений. Холостые парни всегда влюбляются; в конце концов они превращаются в собственников, желающих заполучить меня навсегда. А мне постоянство не нужно – во всяком случае, не было нужно тогда, – и женатые мужчины представляются удобным и подходящим решением проблемы. Они романтичны, сексуально образованны и связаны матримониальными узами. Я прекрасно знаю, как мое поведение можно интерпретировать с точки зрения фрейдистской психологии. Я выросла практически без отца, вот меня и тянет к взрослым мужчинам. Ну и что? Иногда меня, конечно, мучают угрызения совести, но ведь главным образом – это проблема мужчины. Помню, поначалу я пришла в смятение, узнав, как мало любви присутствует во многих браках, даже относительно недавних. Но сейчас я хочу, чтобы Шон принадлежал только мне одной. И моему ребенку. Принадлежал навсегда. Какая горькая ирония! И несмотря на все мечты о счастливом будущем, я всегда чувствовала, что надо мной нависла некая мрачная тень: для таких, как я, не бывает никакого счастливого «потом».
Мой сотовый звонит снова. На этот раз я отвечаю на вызов.
– Ты где? – спрашивает Шон.
– На полпути к Батон-Руж, иду со скоростью восемьдесят пять миль при ограничении в сорок пять миль. Я выставила на крышу мигалку. Если меня остановит дорожный патруль, я скажу им, чтобы звонили тебе.
– Нет проблем. Послушай, ФБР получило решение суда. Они отправят своего одонтолога в кабинет доктора Шубба проверять рентгеновские снимки и записи Малика задолго до того, как ты приедешь.
– Проклятье! – Мне ненавистна мысль о том, что не я буду проводить сравнение, но ведь основная задача состоит в том чтобы остановить убийцу, что я сама внушала Шону сегодня утром. – Хорошо. Очень хорошо. Но рентгеновских снимков может оказаться недостаточно. Он должен сделать альгинатные отпечатки настоящих зубов Малика.
– Это указано отдельной строкой в решении суда. Если ему понадобятся отпечатки, чтобы провести идентификацию, он их сделает. Кроме того, они собираются обработать рот Малика, чтобы получить образцы его ДНК.
Моя нога нажимает на педаль акселератора, и «ауди» разгоняется до ста миль в час. Даже если сравнительный анализ провожу не я, все равно я должна хотя бы принять в нем участие.
– Они по-прежнему хотят поговорить со мной?
– Можешь быть уверена. Джон Кайзер жаждет позвонить тебе прямо сейчас и расспросить о Малике.
– Я готова.
– Будь с ним совершенно искренна, Кэт. Он из ФБР, но неплохой парень. Ты можешь ему доверять. Он был во Вьетнаме, как и твой отец.
Это предостережение и настоятельный совет приводят меня в бешенство.
– Совершенно искренна, говоришь? Значит, если он спросит о тебе и обо мне…
– Ты понимаешь, что я имею в виду. Скоро увидимся.
Шон прекращает разговор. Не проходит и минуты, как телефон звонит снова. Это Кайзер. Голос агента ФБР ниже, чем у Шона, и обладает более умеренной модуляцией. Он просит вкратце рассказать о моем пребывании в медицинской школе и изложить историю моих взаимоотношений с Натаном Маликом. Я делаю краткий отчет о своем прошлом, и он не перебивает меня.
– Получается, вы встречались с ним всего несколько раз, – говорит Кайзер, когда я умолкаю. – И вы никогда не оставались с ним наедине?
– Правильно. Мы с ним оставались одни в том смысле, что он оттеснил меня в угол в одной комнате, в то время как в другой продолжалась вечеринка. Но это и все. Все, что он делал, – это домогался меня и приударял за мной.
– Вы не помните каких-либо необычных черт в его поведении?
– Он не пьет.
– Почему это вам запомнилось?
– Потому что сама я выпивала. Сильно. Как и все мы. Но только не Малик. Он являл собой классический тип наблюдателя. Недосягаемый и отстраненный. Сидел в сторонке и выносил приговоры всем и каждому. Понимаете, что я имею в виду? Присматривался и приценивался. А приставал он ко мне, только когда я напилась. Что меня удивило, должна заметить, потому что до этого я считала его голубым.