– Ваш отец служил во Вьетнаме, правильно?
– Правильно.
– Один срок? С шестьдесят девятого по семидесятый год?
– Да.
– А в восемьдесят первом он был убит?
Я подавляю желание выразить свое неудовольствие.
– Правильно. В то время мне было восемь лет.
– Я попытался получить копию отчета о вскрытии вашего отца, но, похоже, его оригинал властями штата Миссисипи утерян. Я хочу спросить, нет ли какой-либо связи между убийством вашего отца и убийствами, которые произошли здесь в течение последнего месяца?
– Вы имеете в виду следы укусов? Что-нибудь в этом роде?
– Все, что угодно. Любое сходство.
– Ничего общего. Вы предполагаете, что мой отец познакомился с Натаном Маликом во время службы во Вьетнаме?
– Вполне возможно. Может быть, они встретились еще до Вьетнама. Натан Малик и ваш отец… оба родились в пятьдесят первом году, и оба в штате Миссисипи. Пусть и в разных городах, которые отстоят друг от друга на две сотни миль, но их пути могли пересечься и до Вьетнама, и потом, когда оба оказались в этой стране.
Шон начинает проявлять признаки нетерпения.
– А что записано в их личных военных делах? Это в самом деле возможно?
– Если бы все было так просто, – говорит Кайзер. – Я видел личное дело Малика, но все сведения о военной службе Люка Ферри засекречены до две тысячи пятнадцатого года.
У меня вдруг возникает чувство, что я наблюдаю за происходящим со стороны. Я как будто не принадлежу к этому миру.
– Я не могу в это поверить.
– С чем, черт возьми, мы столкнулись, Джон? – спрашивает Шон.
– Не имею ни малейшего понятия. Пока, во всяком случае. – Кайзер уязвлен, и это заметно. – Можно сказать лишь, что это дело намного сложнее, чем мне показалось на первый взгляд. – Он поворачивается ко мне. – Я знаю, это очень неприятно, когда в личной жизни начинают копаться посторонние люди, доктор. Но если вы можете…
– Задавайте свои вопросы, – повторяю я. – Я догадываюсь, что самое плохое вы приберегли напоследок.
У Кайзера такой вид, словно он предпочел бы не касаться темы, о которой неминуемо пойдет речь.
– После нашего вчерашнего разговора я позвонил доктору Кристоферу Омартиану. Чтобы выяснить, что он помнит о Малике.
Я закрываю глаза и приказываю себе успокоиться. Крис Омартиан пытался покончить с собой из-за меня. Вероятно, он многое мог бы порассказать обо мне, причем ничего хорошего.
– Доктор Омартиан весьма нелюбезно отозвался о вас, – подтверждает мои опасения Кайзер. – Я понял, что он к вам до сих пор неравнодушен, даже после всего, что произошло. И в свете того, что он рассказал, я должен задать вам несколько вопросов.
– Валяйте.
– Он высказал предположение, что вы можете страдать маниакально-депрессивным психозом.
– Я им не страдаю. Но мне поставили диагноз «циклотимия».
Кайзер бросает на меня вопросительный взгляд.
– Цикло… что?
– Циклотимия – это легкая форма биполярного расстройства. У меня наблюдаются маниакальные симптомы, которые по своей выраженности не подпадают под определение настоящего маниакального психоза. Такие симптомы называются гипоманией или гипоманиакальным состоянием. Диагноз зависит от частоты и степени тяжести проявления маниакальных приступов.
Агенту ФБР явно требуются разъяснения.
– Послушайте, я страдаю депрессией. Иногда у меня случаются приступы маниакального поведения. Они наблюдаются с разной частотой. Шон терпел мои перепады настроения в течение почти двух лет. Я могу впасть в суицидальную депрессию, а неделю спустя парить над землей от счастья. Я считаю себя неуязвимой, могу пойти на неоправданный и сумасшедший риск. Иногда я совершаю не очень приятные поступки. И иногда – не слишком часто – не помню того, что их совершила.
Кайзер бросает выразительный взгляд на Шона, и тот несказанно удивляет меня, заметив:
– Все на самом деле не так плохо, как она описывает. Кэт вполне держит себя в руках.
– Доктор Ферри, – осторожно говорит Кайзер, – существует ли хотя бы малейшая вероятность того, что вы обращались к доктору Малику в качестве пациентки?
– Что?
– Я должен был спросить об этом.
– Почему? Вы полагаете, что я страдаю множественным расщеплением личности или чем-нибудь в этом роде?
– Я всего лишь пытаюсь составить целостную картину.
– Я не вписываюсь в эту вашу картину с Натаном Маликом! Я его знать не знаю.
– Ладно. – Кайзер складывает пальцы домиком, но в глазах его заметно сомнение. – Вы полагаете, что сейчас пребываете в достаточно хорошем состоянии, чтобы пойти на эту встречу?
Я собираюсь ответить, но он поднимает руку.
– Я всего лишь думаю о ваших приступах паники на месте преступления. Никто не может знать заранее, в какие игры начнет играть с вами Малик и какие загадки он примется загадывать.
– Где должна состояться встреча?
– Малик предложил свой кабинет. Собственно говоря, это недалеко отсюда. На улице Риджлейк. Рядом с бульваром Ветеранов. Он хочет поговорить с вами наедине и лицом к лицу.
– Вы ведь шутите, да? – спрашивает Шон.
Кайзер отрицательно качает головой, но при этом не сводит с меня глаз.
– Естественно, мы дадим вам микрофон. Группа специального назначения расположится снаружи, за дверью, и вы, если почувствуете опасность, сможете позвать ее на помощь, произнеся заранее оговоренную фразу.
– Не пойдет, – сердито вмешивается Шон. – Малик может застрелить ее еще до того, как ваши парни откроют дверь. Я видел, как случаются подобные вещи. И вы тоже, Джон.