– Привет! – окликает меня мужской голос. – Это вы, доктор Ферри?
– Да, – отвечаю я, приходя в замешательство от того, как тихо и даже робко звучит мой голос в мертвом пространстве коридора.
– Входите же. Сюда.
Дверь в конце коридора приоткрыта. Подойдя к ней почти вплотную, я останавливаюсь и разглаживаю юбку на бедрах. Во время поездки в машине она немного помялась.
– Входите, – раздается тот же голос. – Вам нечего бояться.
«Правильно», – говорю я себе и вхожу в кабинет.
Натан Малик сидит за большим столом лицом к входной двери. Несмотря на летнюю жару, на нем черные брюки-слаксы и черная же водолазка, скорее всего шелковая. В его мускулистой фигуре нет ни капли жира, а лысая голова кажется водруженной на плечи, как бронзовый бюст на пьедестал. У него светлая, почти прозрачная кожа. Сохранить ее такой в климате Нового Орлеана – настоящий подвиг, и эта бледность лишь подчеркивает выражение его глаз настолько насыщенного коричневого цвета, что они кажутся почти черными. Руки у него очень маленькие и изящные, они скорее подошли бы женщине. Я пытаюсь представить, как эти руки нажимают на курок, посылая пулю в спины пятерых мужчин за прошедший месяц, а потом добивая их контрольным выстрелом в голову.
Одним плавным движением Малик встает и указывает на софу напротив своего стола. Черные кожаные подушки на трубчатой хромированной раме – вполне вероятно, работа Миса Ван дер Роэ или же искусная подделка. Садясь, я быстрым взглядом обвожу его кабинет, но комната выглядит почти голой, так что в глаза мне бросаются всего несколько деталей. Стены мягкого белого цвета, полки тикового дерева и парочка длинных вертикальных картин, похожих на китайские. Слева от меня висит самурайский меч, его косо обрубленное лезвие угрожающе поблескивает, напоминая о своем предназначении. С правой стороны на шкафу восседает каменный Будда, который выглядит в достаточной мере настоящим, чтобы быть украденным откуда-нибудь из азиатских джунглей.
– Всем моим посетителям нравится Будда, – замечает Малик, опускаясь на свое место.
– Откуда он у вас? Я никогда не видела ничего похожего.
– Я привез его с собой из Камбоджи. Ему пятьсот лет.
– Когда вы были там?
– В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году.
– В качестве солдата?
Губы Малика изгибаются в тонкой улыбке.
– Захватчика. Я сожалею о том, что мне пришлось взять статуэтку с собой, но сейчас я рад, что она у меня есть.
За спиной психиатра висит мандала – замыкающаяся в круг геометрическая конструкция, составленная из пронзительно ярких цветов, которые переплетаются, образуя замысловатый рисунок, призванный погрузить зрителя в состояние медитации. Карл Юнг просто-таки обожал мандалы.
– Я очень рад, что вы пришли, но к радости примешивается и любопытство, – говорит Малик.
– В самом деле?
– Да. Я думал, что именно вы будете снимать отпечатки моих зубов. А вместо этого получил довольно-таки неприятного дантиста из ФБР.
Я смущена и растеряна.
– Он сделал отпечатки ваших зубов?
– Нет, и это очень странно. Полагаю, рентгенограммы оказалось достаточно, чтобы исключить меня из числа подозреваемых. Хотя он обработал у меня полость рта, чтобы взять образцы ДНК.
Я сижу, как в старых фильмах сидела Лорен Бэколл, сдвинув колени, но так, чтобы они были видны из-под юбки, и слегка поджав ноги. Пока Малик пожирает взглядом мои коленки, мне вдруг приходит в голову мысль, что я нахожусь здесь для того, чтобы повернуть вспять обычный ход событий в кабинете психиатра – выудить из доктора как можно больше информации, вместо того чтобы снабдить его необходимыми сведениями. Поскольку Малик, вероятнее всего, является признанным специалистом словесной дуэли, я решаю не темнить и взять быка за рога.
– Откуда вы узнали, что я работаю над этим делом, доктор?
Он небрежно машет рукой: дескать, не будем терять времени на такие пустяки.
– ФБР хотело заполучить и несколько прядей моих волос, но увы…
Малик указывает на свою лысину и хохочет. Он проверяет меня.
– Если ФБР нужны были образцы ваших волос, они их получили. Тем или иным способом. Разве что вы лысый и внизу, в чем я пока не имела возможности убедиться лично.
– Так, так. А вы не шарахаетесь от грубой прозы жизни, а?
– А вы думали иначе?
Он пожимает плечами с явным изумлением.
– Я не знаю. Мне было любопытно взглянуть на вас, чтобы понять, какой вы стали. Я имею в виду, что следил за вашей карьерой по газетам, но там никогда не сыскать нужных подробностей.
– Ну и… каковы ваши впечатления?
– Вы по-прежнему очень красивы. Но я пока что не заметил ничего, чего бы не знал о вас раньше.
– И только поэтому я здесь? Вы хотели всего лишь посмотреть, что из меня получилось?
– Нет. Вы здесь потому, что все происходящее отнюдь не случайно.
– Что?
– Наше соприкосновение во времени и пространстве. Мы с вами впервые встретились много лет назад, наше знакомство было мимолетным и шапочным, а теперь судьба снова свела нас. Юнг называл это синхронностью. Кажущаяся беспричинной череда событий, которые оказывают на человека большое влияние или имеют для него столь же большое значение.
– Я называю это случайностью. Мы ведь не должны были встретиться, если бы не ваша просьба.
– Это все равно случилось бы рано или поздно.
Меня внезапно охватывает неудержимое желание спросить у Малика, не знал ли он моего отца, но интуиция ведет меня в другом направлении.
– У вас по-прежнему пунктик в отношении меня, доктор Малик?