Кровная связь - Страница 65

– Обязательно.

Он целует меня над ухом. Это мне нравится. Когда он выходит из спальни, я взбиваю подушку так, чтобы она загораживала свет из окна, отворачиваюсь к стене и закрываю глаза. В голове у меня по-прежнему эхом звучат слова Малика. Они мечутся внутри черепной коробки, как летучие мыши в пещере. Как он сумел настолько ко мне подобраться? Что ему известно обо мне, чего не знаю я сама? И откуда он это знает?

Еще в далеком детстве у меня возникло ощущение, что мир – не такая уж плохая штука, которая развивается по своим законам, вот только законы эти оставались для меня непонятными. Мне казалось, что та часть моего мозга, которая способна расшифровать значение символов жизни, недоступна из-за каких-то химических нарушений у меня в голове. И только во сне я могу попасть в это место. Но даже тогда лица выглядят смазанными, а слова – исковерканными, словно их произносят, прижав ко рту платок. Будучи подростком, я экспериментировала с методиками, которые предположительно давали людям возможность управлять своими снами, но мне не повезло. До сегодняшнего дня подсознание остается неподвластным моему разуму и во мне сосуществуют две враждебные нации, разделенные тщательно охраняемой границей. А когда мне действительно снятся сны, в них преобладают неразбериха и страх. Я чувствую себя гостьей в чужой стране, пытающейся прочесть вывески на иностранном языке, и молюсь только о том, чтобы суметь найти обратную дорогу к пробуждению. Ничего из того, что я видела во сне, не имеет отношения к смерти отца – во всяком случае, в том виде, в каком мне ее описывали. Когда сон набрасывает покрывало на мой воспаленный мозг, я снова спрашиваю себя, а не может ли быть так, что давным-давно взрослые договорились беречь меня от реальности, считая ее настолько сокрушительной, что я могу не выдержать.

Похоже, так думает и Натан Малик.

Я не замечаю, когда бодрствование сменяется сном, потому что мои сны столь же яркие, как и все то, что происходит наяву. В этот раз я снова оказываюсь на острове, в древнем грузовичке пикапе, и еду в нем по пастбищу, а за рулем сидит мой дед. Он показывает мне коров: одни пасутся у ограды, другие с тупым удовлетворением стоят у воды. Ноздри мне обжигает резкий запах табака. Тупоносый капот пикапа проржавел, и его украшают вмятины от бесчисленных столкновений. Двигатель надсадно хрипит, когда дедушка по длинному склону направляет грузовичок к вершине холма.

По другую сторону холма лежит пруд. Я много раз играла на его берегу и купалась там, но сегодня мне страшно. Там меня поджидает нечто ужасное. Нечто такое, чего мне не хочется видеть. Я знаю, что не вынесу этого. Я знаю, что оно там, но дедушка этого не знает. А я не могу предостеречь его. Мой рот накрепко запечатан. Мне остается только сидеть на рваном виниловом сиденье, молясь, чтобы Господь уберег нас от надвигающегося ужаса…

Внезапно раздается удар грома, и я просыпаюсь посреди насилия, разыгравшегося в темноте надо мной и вокруг меня. Мелькают мускулистые руки, могучие кулаки крушат плоть и кости. Я хочу бежать, но прикована к постели. Соперники молча и яростно, с единственным намерением убить, сражаются из-за меня. Я уже наблюдала эту схватку раньше, но сегодня – в отличие от других ночей – я вижу белки глаз, сверкающие на черном пятне лица одного из них. Лицо поворачивается в сторону окна спальни, и я узнаю отца.

И тогда я кричу.

Глава двадцатая

Я открываю глаза и смотрю в темноту. Я знаю, что кошмары ушли, потому что маленькие зубы снова терзают мои внутренности.

Мне нужно выпить.

Часы на ночном столике показывают 5:53 утра. Я проспала больше двенадцати часов. Шон, должно быть, давно ушел. Он пообещал разбудить меня, если ему придется уйти, но наступило утро и я лежу одна. Меня это не слишком удивляет. Шону уже случалось нарушать свои обещания. Да и сама я пару раз отличилась тем же. Супружеская измена не похожа на сказку.

Шон, скорее всего, лежит сейчас в постели с женой. Вскоре он проснется и поедет в штаб-квартиру ФБР, чтобы продолжить работу с Кайзером и другими агентами. Снова и снова прослушивать запись моего разговора с Маликом, вновь изучать под микроскопом все улики, найденные на месте преступления, и ждать, пока я решу, что в состоянии выдержать еще одно совещание с агентами Бюро.

Но сегодня этого не будет.

Лежа в темноте, я абсолютно точно знаю одно: я должна вернуться в Мальмезон. Сегодня же! Я могу быть уверена в том, что кровавый след на полу спальни оставлен моей собственной ногой двадцать три года назад, но пока это не доказано, такая информация ничего мне не дает. Я не могу двигаться дальше. Но у меня есть необходимые знания и инструменты, чтобы доказать это, и мне не будет покоя, пока я не сделаю этого. Я всегда держу чемоданчик судебно-медицинского эксперта наготове – в нем есть реактивы для тестов, которые выходят за пределы моей специальности, – так что уже через двадцать минут могу отправиться в путь. Я не намерена зря терять время, тем более что на сборы мне требуется совсем немного. Сегодня понедельник, и я не хочу торчать в пробке.

Я иду по коридору в кухню, чтобы приготовить кофе, и вдруг мой нос улавливает запах сигарет. Потом я слышу кашель из гостиной. Шон бросил курить год назад.

Я на цыпочках крадусь в конец коридора. Гостиная погружена в темноту. Когда глаза привыкают к темноте, я вижу силуэт мужчины, сидящего на диване.

Я протягиваю руку и включаю верхний свет.

Шон сидит в одних трусах и расстегнутой оксфордской рубашке из рогожки. Лицо у него изможденное и осунувшееся, таким я его никогда не видела. Он похож на человека, на глазах которого только что произошло страшное несчастье. Несчастье с его собственной семьей.