Джесси так глубоко затягивается сигаретой, что мне кажется будто он хочет почерпнуть в ней силу и уверенность. Я смотрю на него, и мне вдруг приходит в голову, что его худощавая фигура вовсе не является следствием отменного здоровья. Мне почему-то кажется, что весь жир, который накопил бы на его месте нормальный человек, сгорает в пламени глубоко скрытого гнева, который пожирает его изнутри.
– Вы хотите сказать…
– Для чего вы сюда приехали? – В голосе Джесси впервые звучит сдерживаемая ярость. – Вы приехали сюда не для того, чтобы поговорить о Вьетнаме.
– Нет, я приехала сюда именно за этим.
Он снова смеется лающим смехом.
– Может быть, вы действительно думали так. Но за всеми этими вопросами стоит что-то еще.
Я отвожу глаза в сторону, надеясь скрыть от него чувство, которое испытываю после того, что рассказал мне сегодня дед. Я понимаю, что именно чувствую. Вину. Поэтому и задаю вопросы. Если отец действительно проделывал со мной все эти вещи, значит, что-то подтолкнуло его к этому. И если не война, то что это могло быть еще, кроме меня? Я всегда требовала внимания, всегда была очень сексуальной…
– Эй, – говорит Джесси. – У вас такой вид, словно вы собираетесь расплакаться у меня на груди.
Я запрокидываю голову и молча глотаю слезы.
– Вы правы. Я не знаю, для чего приехала сюда. Я надеялась на… что-нибудь. Не знаю, на что.
– Вы пытаетесь найти объяснение тому, почему Люк был таким, каким был? Надеетесь, что я скажу, что он был святым или кем-нибудь в этом роде и лишь носил на лице маску замкнутости? Он был таким же парнем, как и я. У всех внутри есть и хорошее, и плохое. – Он грозит мне пальцем с длинным ногтем. – Но ведь я не сказал вам ничего такого, чего бы вы уже не знали. Я вижу это по вашим глазам. Вы дочь Люка Ферри, и я знаю, что внутри у вас то же самое.
У меня снова наворачиваются слезы. Их слишком много, и я не могу смахнуть их незаметно.
– Почему мой отец проводил столько времени здесь, Джесси? Что тянуло его сюда?
Джесси хмурится и отводит глаза, глядя вдаль, на деревья.
– Он выращивал здесь марихуану?
– Он пытался, но у него ничего не получилось.
– Он занимался торговлей? Я имею в виду наркотики?
Лицо со шрамом медленно покачивается справа налево и обратно.
– Черт, да мне пришлось выращивать травку Люка самому.
– Тогда я ничего не понимаю. Сколько времени он действительно проводил здесь?
– Много. Особенно зимой. Летом здесь подолгу гостила ваша семья. В сезон охоты на оленей сюда приезжал доктор Киркланд и его приятели. Но все остальное время Люк проводил здесь.
– Черт возьми, чем же он занимался, если не охотился и не рыбачил?
Джесси снова переводит взгляд на меня, но скрытый гнев, который я ощутила в нем раньше, кажется, исчез без следа.
– Он много гулял. Рисовал что-то в своем блокноте. Играл немного. Он держал здесь свою гитару. Я научил его парочке вещей.
Я смутно припоминаю гитару в студии отца, но не помню, чтобы он когда-нибудь играл на ней.
– Он был хорошим музыкантом?
– Для белого он играл хорошо. Даже очень хорошо. И голос у него был неплохой. Он был прирожденным блюзовым музыкантом.
– Ну хорошо, а что…
Звонок сотового заставляет меня умолкнуть, но это не мой телефон. Джесси достает из кармана «нокиа» и отвечает. Он молча слушает некоторое время, потом говорит, что займется этим прямо сейчас, и дает отбой.
– Я должен идти, – заявляет он.
– Прямо сейчас?
– Угу. Нужно привезти кое-какие припасы с материка на случай, если погода испортится по-настоящему и вода накроет мост. Синоптики говорят, что дождь будет лить пару дней кряду на всем течении реки. Так что нам пора выдвигаться.
– Но я хотела спросить вас еще кое о чем.
– Мы можем поговорить по дороге. – Он подходит к лошади, отвязывает ее и подводит к тому месту, где стою я. Жестянка отмахивается хвостом от слепня, который с жужжанием вертится рядом. – Сначала я сяду в седло, а потом помогу подняться вам. Только держитесь подальше от его задних копыт.
– Хорошо.
Джесси вдевает ногу в стремя и ловко взлетает на спину лошади. Потом он убирает ногу, чтобы я могла воспользоваться стременами. Когда я ставлю туда ногу, он берет меня за левую руку и легко подтягивает вверх, усаживая в седло позади себя.
– Можете разговаривать, только не забывайте держаться.
Он пускает лошадь легким галопом по поросшей травой обочине гравийной дороги. Его широкие плечи блестят от пота, а шея сзади покрыта розовыми шрамами.
– Вы работаете на моего деда, правильно? – спрашиваю я.
– Правильно.
– Что вы о нем думаете?
– Он крутой старик.
– Он вам нравится?
– Доктор Киркланд платит мне зарплату. При чем тут «нравится» или «не нравится»?
У меня появляется чувство, что моего деда и Джесси Биллапса связывают далеко не простые отношения.
– Что вы от меня скрываете, Джесси?
Я буквально чувствую, как он улыбается.
– Однажды, когда я был мальчишкой, доктор Киркланд избил меня. Сильно избил. Но на его месте я сделал бы то же самое, так что, думаю, мы квиты.
Я хочу расспросить его об этом инциденте подробнее, но не успеваю открыть рот, как вижу женщину, которая едет в нашу сторону на велосипеде. Гравийное покрытие затрудняет ее продвижение. Она выглядит так, словно в любую минуту может поскользнуться и упасть.
– Будь я проклят… – бормочет Джесси.
– Кто это?
– Не обращайте на нее внимания. Она немного чокнутая.
Приблизившись к нам, женщина замедляет ход, но Джесси лишь пришпоривает лошадь, словно намереваясь побыстрее проскочить мимо, не обменявшись с ней ни словом.