– В доме, где нашли Энн, оцинкованная крыша?
Кайзер, прищурившись, с подозрением смотрит на меня:
– Как вы узнали об этом?
У меня неожиданно вспотели ладони.
– Она была в здании, которое на острове называют клиникой?
Он медленно кивает, ожидая объяснений.
– Расскажите, как Энн выглядела, когда ее нашли.
Кайзер бросает взгляд на доктора Гольдман, но тем не менее отвечает:
– Она была обнажена и лежала на полу у стола для обследования больных.
Сердце мое пронзила острая боль. Многие самоубийцы снимают одежду, прежде чем покончить с собой. Но нагота Энн не имеет ничего общего ни со щепетильностью, ни с пренебрежительностью, ни с инфантильной регрессией.
– Она оставила записку?
– Нет, записки не было.
То, что она покончила с собой в клинике, и есть ее предсмертная записка.
Кайзер украдкой бросает взгляд на Ханну, и я понимаю, что он не сказал мне всего.
– Что вы от меня скрываете? – требовательно обращаюсь я к нему.
– Записки не было, зато она оставила кое-что другое. Перед смертью Энн нарисовала у себя на животе два черепа со скрещенными костями – примерно в том месте, где находятся яичники. Рядом с телом лежал маркер «Шарпи».
Впервые на глаза у меня наворачиваются слезы.
– Это вам о чем-нибудь говорит? – спрашивает Кайзер.
– Энн помешалась на том, чтобы родить ребенка. Но так и не смогла забеременеть.
– В возрасте пятидесяти шести лет она все еще не рассталась с мыслью завести ребенка?
– Нет, конечно, но она так и не смогла пережить это несчастье. Когда Энн было десять лет, в этой клинике мой дед сделал ей экстренную операцию по удалению аппендицита. Он всегда говорил, что инфекция, которую она тогда подхватила, сделала ее бесплодной. Что именно из-за инфекции у нее оказались блокированы фаллопиевы трубы. Насколько мне известно, проба на окрашивание впоследствии подтвердила правильность этого диагноза. Но как бы то ни было, когда она в конце концов потеряла надежду родить ребенка, то умерла внутри.
Кайзер не знает, что делать с полученными сведениями. Я поворачиваюсь к Ханне.
– Знаете, я подумала, не могла ли эта аппендэктомия на самом деле быть абортом.
Ханна хранит молчание. Компьютер в ее мозгу наверняка сейчас перебирает все, что ей известно о моей семье.
– Десять лет – слишком юный возраст для беременности, – наконец говорит она. – Я уверена, что это невозможно.
– Снова сексуальное насилие… – говорит Кайзер. – Вот почему Энн стала пациенткой Малика, правильно?
– Мы не знаем этого наверняка, – замечаю я. – Она могла лечиться у него от маниакально-депрессивного психоза.
– В таком случае, чем скорее мы это узнаем, тем лучше. Я хочу, чтобы в ближайшее время было проведено вскрытие. Можно спустя столько лет установить, имел ли место небрежно сделанный аборт?
– Вероятно, это вполне возможно, – отвечает Ханна. – Все зависит от того, какого рода ошибка была допущена. Спустя сорок лет на основе одних только патологических данных очень трудно установить, чем было вызвано рубцевание – инфекцией или терапевтическим абортом. Кроме того, следует иметь в виду осложнения после возможных последующих абортов. Но это академический вопрос. Если Энн было десять лет, она не могла забеременеть.
– Вам нужно побеседовать с моей матерью, – негромко говорю я. – Когда дело касается Энн, она единственная, кому известны все подробности.
Ханна выглядит озадаченной, словно не понимает чего-то.
– Для чего, – медленно и размеренно произносит она, – на отдаленном острове в однокомнатной клинике хранили запас морфия, достаточный для того, чтобы убить человека?
– Я задал тот же самый вопрос, – заметил Кайзер.
– Вы никогда не видели раны, оставленные цепной пилой? – говорю я. – Иногда они ничуть не легче боевых ранений. Такая пила может отхватить руку или ногу в две секунды.
Похоже, мой ответ удовлетворяет Кайзера, который служил в боевых частях во Вьетнаме.
– Что вы собираетесь делать дальше? – спрашиваю я, размышляя о том, как бы удрать отсюда.
– Собираюсь поторопить патологоанатомов со вскрытием тела вашей тети, если получится. Ее уже отвезли в морг Джексона, в Миссисипи. Я должен исключить убийство. Она была слишком близка к Малику, чтобы отбрасывать такую возможность не глядя.
– Я хочу увидеть отчет о ее вскрытии.
– Я уверен, что вы будете здесь, когда я получу его. Кармен Пиацца все еще не отказалась от мысли засадить вас в камеру.
Пожалуй, сейчас не самый подходящий момент попросить его разрешить мне уйти.
– А теперь послушайте, чего хочу я, – медленно продолжает Кайзер. – Я хочу получить фильм, который снимал Малик Если мы найдем его, то найдем и убийцу.
– Фильм? – переспрашивает Ханна. – Натан Малик снимал фильм?
– Документальный фильм о сексуальном насилии и подавленных воспоминаниях, – отвечаю я. – В нем группа пациентов вновь переживает сексуальное насилие. И еще кое-что, о чем он не пожелал мне рассказать. Он сказал, что этот фильм произведет эффект разорвавшейся бомбы.
– Да, такой фильм я хотела бы посмотреть.
– Кэт считает, что убийца была членом этой группы, – роняет Кайзер. – Малик называл их «группой X». Я думаю, что и Энн Хильгард могла входить в ее состав.
– «Группа X»? – эхом вторит ему Ханна. – Странно.
– С учетом того, что Энн и доктор Малик мертвы, только этот фильм или оставшиеся в живых члены «группы X» могут подсказать нам, кто входит в ее состав.