Судя по тону Шона, он отнюдь не в восторге.
– Я должна получить эти сведения как можно быстрее. Вчера.
– Я не могу дать тебе то, чего у меня еще нет.
– Я знаю. Я просто хочу, чтобы ты понял…
– Кэт?
– Что? – резко бросаю я и понимаю, что пытаюсь любой ценой избежать разговора на личные темы.
– Как у тебя дела? Я имею в виду ребенка… и все такое.
В глубине души у меня разгорается гнев, который оказывается намного более сильным и яростным, чем я могла подумать.
– Отлично, – напряженным голосом отвечаю я. – Можешь больше не беспокоиться обо мне. О нас. Никогда, понял? Я больше не твоя проблема.
– Ты никогда не была проблемой.
Режь пуповину, – приказывает голос у меня в голове.
– Мы оба знаем, что это ложь. Послушай… желаю тебе удачно склеить свою разбитую прежнюю жизнь.
– Спасибо. Послушай, я достану для тебя этот отчет.
– И тебе спасибо.
– Я скучаю по тебе, Кэт.
Недостаточно сильно.
– Поспеши, Шон.
Я даю отбой и набираю номер сотового телефона матери. Слушая гудки, я чувствую, как Шон трогает меня за руку. Потом понимаю, что это не Шон, а Майкл Уэллс. На мгновение я умудрилась забыть, что сижу рядом с ним в самолете.
– Ты плачешь, – говорит Майкл. – С тобой все в порядке?
– Не думаю, что в данных обстоятельствах уместно слово «порядок». Я просто должна идти дальше, не останавливаясь.
Он убирает руку и возвращается к управлению самолетом.
Я уже жду, что сейчас телефон переключится на голосовую почту, но тут мать откликается таким сонным голосом, что я понимаю: успокоительное.
– Доктор Уэллс? – говорит она.
– Нет, это Кэт.
– Кэт? – Небольшая пауза. – Не понимаю. Ты в доме доктора Уэллса?
– Нет. Мама, послушай, я знаю, что случилось с Энн.
– В общем, я рассчитывала, что ты узнаешь об этом рано или поздно.
– Как у тебя дела?
– Нормально, я полагаю. С учетом обстоятельств. Я на работе и очень занята. И это хорошо, наверное.
На работе? Судя по голосу, я бы сказала, что она только что очнулась после наркоза.
– Я всегда знала, что такое может случиться с Энн, – продолжает мать. – Один из ее врачей даже предупредил меня, чтобы я была готова к этому. Он сказал, что если когда-нибудь это случится, то я должна помнить, что ничего не могла сделать, чтобы помешать этому.
– И ты действительно так себя чувствуешь?
Она тяжело вздыхает, и до меня долетает приглушенная мелодия «Мьюзека», которую она крутит у себя в центре.
– Не знаю. Послушай, я уже говорила тебе, что сегодня очень занята. Мне нужно съездить в Данлит, чтобы показать заказчику новые образцы драпировки и занавесей.
– Мам, мне нужно поговорить с тобой. Ты будешь дома сегодня после обеда?
– Это зависит от того, сколько времени займет встреча.
– Пожалуйста, постарайся быть дома. Сегодня не тот день, когда нужно думать о работе.
– Жизнь продолжается, Кэт. Я надеялась, что ты понимаешь это лучше других.
– Как идет подготовка к похоронам?
– Твой дедушка взял на себя все хлопоты.
Разумеется. Моим дочерям всегда только самое лучшее…
– Я не против поговорить с тобой, – говорит мать, – но не желаю, чтобы ты указывала, что я должна чувствовать. С собственными чувствами я справляюсь по-своему. Ты знаешь это.
– Или не справляешься.
Ледяное молчание.
– Может быть, у меня душа и не нараспашку, как у некоторых, но пока что я еще живу. И живу неплохо.
– В самом деле, мама? Неужели все эти годы жизнь у тебя была так уж хороша?
– Мне кажется, я неплохо справилась, учитывая трудности и препятствия, которые судьба поставила на моем пути.
Господи Боже…
– Как восприняла новость Пирли?
– Не знаю. Она отправилась на остров. Бросила меня одну, не сказав ни слова.
Это меня удивляет, чтобы не сказать большего.
– На остров? Пирли ненавидит остров.
– Вот-вот, но как раз туда она и отправилась прямо после того, как услышала новости об Энн. Мне пора идти, Кэт. Если мы с тобой сегодня не увидимся, постарайся приехать на похороны. Энн хотела бы, чтобы ты присутствовала.
Неужели я могу пропустить похороны собственной тети?
– Мама, как получилось, что я ездила на острове в оранжевом пикапе с дедушкой?
– Что ты имеешь в виду?
– Мне постоянно снится сон, что я еду с ним в этом старом грузовичке. И всегда идет дождь.
– А-а, – говорит она, и в голосе ее неожиданно появляются музыкальные нотки. – Мой папа всегда нервничал, когда шел дождь, потому что нельзя было работать. А ты была единственной, кто мог его успокоить. Он ездил по острову, показывал тебе птиц, коров и оленей, а когда возвращался, то обретал вполне терпимое расположение духа, чтобы с ним можно было жить дальше. Я думаю, что только дети способны удержать мужчин от проявления их звериной натуры. Я всего лишь…
– Мам, – перебиваю я, прерывая этот кажущийся бесконечным поток слов. – Постарайся приехать домой сегодня после обеда, хорошо?
– Пока, дорогая.
Я нажимаю кнопку «отбой» и возвращаю телефон Майклу скорее оцепеневшая, нежели расстроенная. Джон Кайзер живописал, как моя мать пришла в ярость, подозревая мужа Энн в ее смерти. А сейчас мама разговаривает так, словно наглоталась торазина. Она часто бывала такой, когда я была маленькой. Отстраненной, скучающей, отсутствующей. Чрезмерно спокойной. Почему-то я уверена, что к этому приложил руку дедушка. Как легко было ему сделать дочери укол, избавив, таким образом, собственное существование от хлопот, связанных с проявлением ею каких-нибудь чувств и эмоций.