Кровная связь - Страница 161

161

– Как она была проведена?

– Совершенно очевидно, что перевязка маточных труб выполняется ближе к окончанию фаллопиевых труб. В случае с вашей тетей они были перевязаны почти сразу же за ресничкой, отверстием в форме бутона чуть ниже яичника. Они были перевязаны шелковыми нитями, и во время вскрытия выяснилось, что шелк по-прежнему оставался внутри зарубцевавшихся тканей. Патологоанатом говорит, что акушеры-гинекологи уже несколько десятков лет не используют шелковые нити для подобных операций.

Я словно в тумане. Мой мозг отказывается воспринимать происходящее.

– Я знаю, это дело наталкивает вас на мысли о своем положении, Кэт. Пожалуйста, постарайтесь сохранять спокойствие, о'кей? Может быть, вам стоит позвонить доктору Гольдман.

– Патологоанатом сказал что-нибудь еще?

– Он сказал, что гинеколог не стал бы отрезать ресничку. Но именно так поступил бы хирург общей практики, если бы ему понадобилось быстро стерилизовать кого-то. Ему это показалось чертовски странным.

Руки у меня дрожат, но на этот раз не от страха, а от ярости.

– Мне нужно идти, Джон.

– Нет! – быстро говорит он. – Вы не можете просто так взять и уйти. Я дал вам достаточно длинный конец веревки, чтобы поиграть с ним, и теперь боюсь, что вы собираетесь повесить нас обоих. У меня есть начальство, перед которым я должен отчитываться, нравится вам это или нет. И с каждым часом, который вы проводите на свободе, их доверие ко мне уменьшается. Так что я рассчитываю на вашу помощь.

Будильник Майкла показывает пять минут восьмого.

– Дайте мне восемь часов, Джон. За это время я или найду кое-что для вас, или вернусь в Новый Орлеан, и тогда вы сможете бросить меня на растерзание волкам.

Молчание на другом конце линии кажется мне бесконечным.

– Что такого вы можете выяснить в Натчесе, что может мне помочь? – наконец спрашивает он.

Скорее всего, ничего, но мне на это плевать. Я просто хочу, чтобы ты не дышал мне в затылок хотя бы некоторое время.

– Восемь часов, – негромко говорит он. – Кэт, если я не получу от вас известий сегодня к пяти часам пополудни, то распоряжусь, чтобы полиция Натчеса арестовала вас по обвинению в убийстве.

Если только они смогут найти меня…

– Спасибо, Джон. Кстати, можете передать мне по факсу отчет о вскрытии?

Еще одна пауза.

– Ради бога, я же член ее семьи! Пожалуйста.

– Вы жуткая зануда и лишняя головная боль для меня, вот что я вам скажу. Хотите, чтобы мы выслали его по тому же номеру, что и материалы на Малика?

– Прекрасно. Я позвоню вам до пяти.

– Кэт…

Я даю отбой, потом встаю и бегу в ванную. Сегодня из земли извлекут тело отца, и ничто не должно этому помешать. Если судье потребуются письменные показания под присягой от моей матери, чтобы дать разрешение на эксгумацию, он их получит. Больше не будет никакого отрицания со стороны женщин семейства ДеСалль.

Отрицание – это смерть.

Глава пятьдесят четвертая

Мать сидит за кухонным столом в пропахшем по́том домашнем халате, невидящими глазами уставившись в кружку с кофе. Она даже не поднимает голову на звук открывающейся двери. Только когда я сажусь напротив, она смотрит на меня.

– Дедушка был здесь? – спрашиваю я.

Она вяло пожимает плечами.

Я уже успела тайком побывать в кабинете деда и забрала отчет о вскрытии, который передал туда по факсу Кайзер. Мне повезло, что дедушки не было в кабинете, когда пришел факс (хотя какая-то часть меня сожалела об этом), но моя удача закончилась, когда я попыталась позаимствовать из сейфа очередной пистолет. Комбинация кодового замка изменилась.

– Мне нужно кое-что сказать тебе, мама. Тебе будет нелегко это выслушать, но другого выхода нет. Ты обязана сделать это ради Энн.

Глаза у нее покраснели, и под ними появились сине-черные круги. Но ум ее, похоже, сохранил живость. Каких бы таблеток она ни наглоталась вчера, к сегодняшнему дню, очевидно, ее организм уже избавился от последствий этой дряни.

Мягким и негромким, но непреклонным голосом я рассказываю ей об открытии, сделанном патологоанатомом во время вскрытия Энн: что много лет назад она была стерилизована с применением очень необычной процедуры, скорее всего во время «экстренной операции по удалению аппендицита» на острове. Мать слушает меня так, как могла бы слушать родительница, которой говорят, что ее ребенка замучили до смерти. У меня появляется чувство, что если я уколю ее иголкой, она не поморщится и ничего не почувствует.

– Есть и еще кое-что, – добавляю я. – Прошлой ночью мне снился кошмар. Он все время повторяется. Мне снится, что я еду в старом грузовичке-пикапе вместе с дедушкой. И вчера ночью я досмотрела его до конца. Дедушка затормозил у пруда, а потом… Мама, потом он начал трогать меня.

Она по-прежнему не поднимает глаз от стола.

– И как раз перед тем как снять с меня джинсы, он достал из-под сиденья Лену и сунул ее мне.

Руки матери начинают дрожать крупной дрожью.

– Именно в таком виде и нашли Энн, – напоминаю я ей. – Рядом с ее обнаженным телом лежал Томас, Застенчивая Черепашка.

– Вчера ночью мне тоже снился сон, – негромко сообщает мать.

– Вот как… в самом деле?

Она подносит чашку с кофе к губам, потом со стуком опускает ее на блюдце.

– Когда я была еще совсем молоденькой, на острове кое-что произошло, – начинает она рассказ голосом, какого я никогда у нее не слышала. В нем не чувствуется никакой аффектации, никакого притворства, ровным счетом ничего, что могло бы привлечь внимание слушателя. – Мне тогда исполнилось четырнадцать лет. Было лето. И я подружилась с тамошним мальчиком. Негром. Он был на год старше меня. Наши отношения оставались совершенно невинными, по большей части. Но к концу лета мы начали трогать друг друга. Так или иначе, но он трогал меня. – Она отпивает глоток кофе, и руки у нее дрожат так сильно, что я боюсь, что она выронит чашку. – Мы встречались у старой хижины у реки. Туда никто и никогда не ходил. Но однажды мой двоюродный брат выследил нас. И он видел, как Джесси трогал меня.

161