Кровная связь - Страница 162

162

– Этого мальчика звали Джесси?

Перед моими глазами мгновенно всплывает образ чернокожего мужчины, который выговорил обожженными губами: «Я довольно хорошо знал вашу мать».

– Да.

– Джесси Биллапс?

Наконец она смотрит мне в глаза.

– Да. Он был влюблен в меня.

– Боже мой… Мама, я разговаривала с ним совсем недавно.

– Как он выглядит?

– Нормально, по-моему. Но в душе у него кипит гнев.

– Я уверена, что так оно и есть, особенно после того, что случилось с ним на войне. Можешь мне не верить, но он был очень симпатичным. Я сделала для него все, что смогла. Сейчас у него лучшая работа на острове.

Господи…

– Ты ведь что-то недоговариваешь, верно?

Она пожимает плечами, словно это больше не имеет значения.

– В тот день, когда мой кузен увидел нас, он рассказал обо всем своему отцу. А его отец рассказал моему.

По коже у меня пробегает холодок.

– Что было дальше?

– Папа в тот же вечер отправился в дом к родителям Джесси, вытащил его оттуда и избил до полусмерти.

В памяти у меня с потрясающей ясностью всплывают слова Джесси Биллапса: «Однажды, когда я был еще мальчишкой, доктор Киркланд избил меня. Сильно. Но на его месте я поступил бы точно так же, так что в этом смысле мы с ним квиты…»

Слезы текут по лицу моей матери. Я хватаю со стола бумажное полотенце и подаю ей.

– Мама?

Она смеется каким-то странным смехом, и в голосе ее слышны истерические нотки.

– Я думала, папа поступил так потому, что Джесси был чернокожим. Понимаешь? А после этого я чувствовала себя ужасно. Я была похожа на тебя. Я отказывалась разговаривать. И папа злился на меня все сильнее и сильнее. Наконец он потребовал, чтобы я объяснила ему причины своего молчания.

– И что ты ему сказала?

– Что он избил Джесси, как будто парнишка изнасиловал меня или сделал что-нибудь в этом роде, но правда заключалась в том, что я хотела, чтобы Джесси трогал меня.

Я пытаюсь представить своего деда, как он слышит подобные речи из уст дочери еще в шестьдесят шестом году.

– Что случилось потом?

– У отца побелело лицо. Тогда мы остановились в номере-люксе отеля «Пибоди» в Мемфисе. Он рывком сдернул меня со стула и потащил в спальню родителей. Он снял ремень и порол меня до тех пор, пока не потекла кровь, но и тогда он не остановился, а продолжал избивать меня.

– А что в это время делала бабушка?

Мать качает головой, словно до сих пор пребывает в недоумении.

– Не знаю. Она просто исчезла.

Как исчезала ты, когда я была маленькой, а дедушка сердился…

– Но самое страшное заключается в том, – продолжает мать, – что я кое-что забыла и не вспоминала об этом, пока вчера мне не приснился сон. Ведь он раздел меня догола, прежде чем выпороть. Он раздел меня догола. Мой собственный отец швырнул меня на кровать и сорвал с меня одежду. А когда он избивал меня, то выкрикивал всякие вещи. Мерзкие и отвратительные. Он называл меня шлюхой… грязной проституткой. Тогда я даже не знала значение этих слов. Но самым страшным было выражение его лица. Его глаза.

– Что в них показалось тебе странным и страшным?

– Я увидела в них не только гнев, Кэт.

Перед глазами у меня проплывает череда мгновенных и ужасающих воспоминаний. Дикие, невидящие глаза и раскрытый в яростном крике рот.

– А что еще?

Мать закрывает глаза и качает головой – подобно первобытной женщине, страшащейся назвать демона по имени.

– Мама? Что еще ты увидела в его глазах?

Она отвечает испуганным, едва слышным шепотом.

– Ревность.

По телу у меня пробегает дрожь, а в душу закрадывается страх. Но помимо страха я ощущаю еще и нечто вроде ликования.

Она знает, – понимаю вдруг я. – Она все знает… она все знает… она все знает…

– У тебя сохранились воспоминания о том, как дедушка трогал тебя?

Она отрицательно качает головой.

– Но ты была права, когда заговорила о моих проблемах. Есть вещи, которые я просто не могу сделать. Я не оправдала надежд твоего отца. Он разочаровался во мне. Хотя проявил чуткость и понимание. И я хотела сделать то, чего он хотел от меня… в этом не было ничего ненормального. Но я просто не могла. Стоило Люку оказаться позади меня, как у меня перехватывало горло и я чувствовала себя так, словно мне сию же секунду надо бежать в ванную.

– Чтобы помочиться, ты имеешь в виду?

Она краснеет до корней волос.

– Нет. А если он пытался продолжать, я испытывала ужасную боль. Я не хочу больше об этом говорить, хорошо? Просто не могу. Я даже не уверена, что помню из того, что было на самом деле, а что выдумываю. Но одно я помню совершенно точно… – Она комкает бумажное полотенце и прикладывает влажный комок к глазам, но нового потока слез остановить не в силах. – То, как смотрела на меня Энн. По вечерам, особенно когда мама уходила играть в бридж, Энн удалялась в кабинет отца, чтобы занять его. А я оставалась в своей комнате. Я знала, что она ненавидит бывать там. Я знаю, что она боялась его. В глубине души я тоже очень боялась отца, хотя не призналась бы в этом никому. Даже самой себе. Как можно бояться своего отца? Он любил меня и заботился обо мне. Но всякий раз, когда Энн оставляла меня и шла туда, чтобы провести какое-то время в его кабинете, она смотрела на меня так, как смотрят на того, кого хотят защитить.

Подбородок у матери дрожит, как у маленькой девочки. Я не уверена, что она долго сможет выдерживать этот разговор.

– А теперь, – говорит она, – я совершенно точно уверена, что именно это она и делала. Защищала меня от него. Она была всего на четыре года старше, но… Боже мой, я не могу даже думать об этом!

162