Кровная связь - Страница 31

– С нетерпением буду ждать такой возможности.

Я кладу трубку и смотрю, как факс выплевывает бумагу. Кто-то постарался и напечатал подробный обзор всей доступной информации о докторе Натане Малике. Меня охватывает почти непреодолимое желание подойти к серванту деда и глотнуть водки, перед тем как приступать к чтению, но мне удается сдержаться. Когда выползает второй лист бумаги, я бросаю на него взгляд, а потом обеими руками хватаюсь за крышку стола, чтобы удержаться на ногах.

Внизу страницы красуется черно-белая фотография Натана Малика, яйцеголового лысого мужчины с глубоко посаженными глазами. У некоторых представителей сильного пола лысина знаменует слабость или преклонный возраст, но Натан Малик, такое впечатление, рассматривает ее как вызов всему миру, как это было в случае с Юлом Бриннером. Дерзкий и гордый взгляд его проницательных глаз призывает к повиновению. Когда-то у Малика был сломан нос, и сейчас его губы складываются в кривую улыбку, в которой читается откровенное презрение к фотокамере. У него высокомерно-пренебрежительный вид аристократа, но не от этого у меня перехватывает дыхание. Всему виной его глаза. Впервые я увидела их – а потом и его лицо – почти десять лет назад, в университетском медицинском центре в Джексоне, Миссисипи.

Схватив с поддона первый листок, я быстро пробегаю глазами его автобиографию. Родился в пятьдесят первом году. Отслужил два года в армии в качестве армейского санитара во Вьетнаме. Незаконченное высшее образование, Луизианский университет Тулейна. Закончил медицинскую школу Тулейна в семьдесят девятом году. Стажировка и ординатура в клинике Окснера. Затем последовали несколько лет частной практики, после чего – я чувствую, как сердце начинает гулко биться о ребра, – Натан Малик стал преподавателем на факультете психиатрии Медицинского центра университета Миссисипи в Джексоне.

– Господи Иисусе! – шепчу я.

Итак, Малик работал в университетском медицинском центре в течение тех двух лет, которые проучилась там и я. Значит, я действительно знаю его. Но здесь что-то не так. Человека, изображенного на фотографии, я знаю не как Натана Малика, а как доктора Джонатана Гентри. А Гентри не был лысым, совсем наоборот. Подняв глаза к верхней части страницы, я нахожу то, что ищу. Натан Малик родился под именем Джонатана Гентри в Гринвуде, штат Миссисипи, в пятьдесят первом году. Он законным образом сменил имя и фамилию в девяносто четвертом, через год после того как меня попросили из медицинской школы. Я хватаю свой сотовый и ускоренным набором дозваниваюсь до Шона. Лицо и шея у меня покрыты крупными каплями пота.

– Ты что-то нашла? – без предисловий откликается Шон.

– Шон, я знаю его! Знала его, если быть точной.

– Кого?

– Малика.

– Что?

– Только тогда его звали не Малик. Тогда он был Гентри. Он работал на факультете психологии в университетском медицинском центре в Джексоне, когда я там училась. В то время он был с шевелюрой, но это один и тот же человек. Я не могла забыть его глаза. Он знал профессора, с которым у меня был роман. Он даже пытался приударить за мной. Я хочу сказать…

– Хорошо, хорошо. Ты должна…

– Я знаю. Я уеду отсюда так быстро, как только смогу. Я должна быть у вас через три часа.

– Не надо ждать у моря погоды, Кэт. Оперативной группе в самом скором времени очень захочется поговорить с тобой.

Спокойствие, которое я обрела в бассейне, куда-то улетучилось. Мне едва удается мыслить связно.

– Шон, что все это значит? Как такое может быть?

– Не знаю. Я должен позвонить Джону Кайзеру. Перезвони мне, пожалуйста, когда выедешь. Мы что-нибудь придумаем.

Хотя я в комнате одна и Шон не может меня видеть, я с благодарностью киваю.

– Хорошо. Скоро увидимся.

– Пока, девочка. Держись. Прорвемся как-нибудь.

Я кладу телефон на стол и беру листы бумаги из лотка. Теперь их уже три. Я поворачиваюсь лицом к двери кабинета, и вдруг она распахивается, словно сама по себе.

Едва не упираясь головой в притолоку, в дверях высится мой дед, доктор Уильям Киркланд, и на его худом, костистом лице явно читается тревога. Его выцветшие голубые глаза внимательно осматривают меня с головы до ног. Потом он медленно обводит взглядом комнату.

– Здравствуй, Кэтрин, – произносит он глубоким, размеренным голосом. – Что ты здесь делаешь?

– Мне понадобился твой факс, дедушка. Я как раз собиралась возвращаться в Новый Орлеан.

Из-за плеча деда выглядывает коротышка лет примерно тридцати. Билли Нил, неприятная личность, водитель, на которого жаловалась Пирли. Его глазки скользят вверх и вниз по моему телу, и результат наблюдений заставляет его губы кривиться в самодовольной ухмылке. Дед осторожно, но непреклонно заставляет своего водителя попятиться, входит в библиотеку и закрывает за собой дверь. На нем белый льняной пиджак и галстук. На острове он одевается как простой работяга, зато в городе неизменно выглядит джентльменом.

– Я уверен, ты не захочешь уехать до того, как мы поговорим, – роняет он.

– Дело довольно-таки срочное. Речь идет об убийстве.

Он понимающе улыбается.

– Если бы все было настолько срочно, ты вообще не стала бы приезжать в Натчес, верно? Или кого-то убили за то время, что меня здесь не было?

Я отрицательно качаю головой.

– Вот и славно. Хотя у нас здесь есть несколько личностей, в отношении которых могу сказать, что с удовольствием ускорил бы процесс их продвижения к месту последнего упокоения. – Он подходит к буфету. – Присаживайся, Кэтрин. Что будешь пить?