– Я сделаю для тебя все, что угодно, Кэт. Только скажи.
Теперь Кайзер разговаривает с шефом полиции Нового Орлеана. Примерно через час в окружном суде состоится первое слушание дела, и ФБР будет настаивать, чтобы Малик представил список своих пациентов. Почти наверняка Малик откажется от услуг адвоката и будет защищать себя сам. Кайзер, похоже, уверен, что судья вынесет вердикт в пользу Бюро, но что-то подсказывает мне, что он может недооценивать своего оппонента. Если я ошибаюсь, хотелось бы мне посмотреть, как Малик отправится в тюрьму, только чтобы не «предать» своих пациентов.
– Все в порядке, доктор Ферри? – Кайзер положил трубку и повернулся ко мне лицом.
– Прямо сейчас она не в состоянии ехать в вашу контору, – говорит Шон.
Кайзер по-прежнему не сводит с меня глаз.
– Почему?
– Она переутомилась. Ей нужно время, чтобы прийти в себя.
Агент ФБР кивает головой, но в глазах его не видно сочувствия.
– Послушайте, вполне естественно, что после такого испытания вы чувствуете себя разбитой. Мы попробуем немного расслабиться у меня в кабинете, снять напряжение, прежде чем предстанем перед начальством.
Я хочу объяснить ему, в чем дело, но почему-то не могу этого сделать. Шон смотрит на меня, потом переводит взгляд на Кайзера.
– Вы не понимаете, Джон. Если она говорит, что не может прямо сейчас ехать к вам, значит, так оно и есть.
Взгляд Кайзера пронизывает меня насквозь. Он изучает меня, как врач пациента. И снова напоминает тренера по плаванию, который был у меня в школе. Жесткий взгляд, оценивающий мои способности после того, как я получила травму.
– Вы хотите сказать, что не можете этого сделать.
– Хотела бы я, чтобы мой ответ был другим. Мне очень жаль. Может быть, позже.
– Ваша контора всего в пяти минутах езды вдоль берега озера от ее дома, – замечает Шон, как будто Кайзер не был у меня в гостях какой-нибудь час назад. – Я привезу ее сразу же, как только она почувствует себя лучше.
Кайзер еще некоторое время внимательно рассматривает меня, потом поворачивается к водителю:
– Отвезите нас к дому доктора Ферри.
Я с благодарностью пожимаю Шону руку.
– Вы сможете ответить на несколько вопросов прямо сейчас? – спрашивает Кайзер, глядя на меня.
– Да. Валяйте.
– Ваш отец был в плену, когда служил в армии?
– Насколько мне известно, нет. Но я не могу утверждать этого наверняка. Он никогда не рассказывал нам о том, что ему пришлось пережить. Мне было всего восемь лет, когда он погиб. Но он никогда не рассказывал ничего и моей матери. Во всяком случае, так она говорила.
– Быть может, она пыталась защитить вас от того, с чем, по ее мнению, вы могли не справиться.
Неделю назад я бы не согласилась с таким утверждением, но теперь, после того как обнаружила в своей спальне пятна крови, больше ни в чем не была уверена. Оказывается, все эти годы мать, дедушка и Пирли оберегали меня от гримас действительности, о которых я даже не подозревала. Начиная с правды о смерти отца…
– Малик по-прежнему проводит разграничение, к которому мы все привыкли во Вьетнаме, – обращается Кайзер к агенту, сидящему за рулем автомобиля. – Вы заметили?
– Какое разграничение? – спрашивает Шон.
– Между тем, где находится он сам, и остальным миром. Он говорит «вернуться обратно в мир», подразумевая «мир» с большой буквы, – так, как говорили морские пехотинцы. Как будто он все еще на войне. В зоне свободного огня, где можно стрелять по всему, что движется. В месте, где обычные законы и правила не действуют.
– Он был очень спокоен, – размышляю я вслух. – Большую часть времени, во всяком случае. Это было странно, даже противоестественно.
– Он не был таким, когда вы знали его раньше?
– Нет, по-моему.
Водитель сворачивает направо, и с левой стороны на нас надвигается озеро Понтшартрен. Вода в нем серо-стального цвета и покрыта белыми барашками волн. Сегодня немного желающих покататься под парусом.
– Что подсказывает вам интуиция? – спрашивает Кайзер. – Вы смотрели ему в глаза, а не я. Малик убил этих людей?
Над дорогой появляется чайка, пикирует и удаляется в сторону озера.
– Если вы спрашиваете, считаю ли я, что он мог убить этих людей, я отвечаю «да». Я думаю, что он может убить человека, не моргнув глазом. Но если вы спрашиваете, убил ли он этих конкретных мужчин, – я не знаю. Почему-то он производит впечатление человека, который выше этих убийств. Он не стал бы убивать в приступе ярости. Неконтролируемой ярости, во всяком случае. Если Малик убийца, то все, что нам известно о серийных маньяках, окажется бесполезным.
– Согласен.
– А что подсказывает ваша интуиция? – спрашиваю я.
На лице Кайзера написана задумчивость.
– Я работал психологом в отделе разработки подозреваемых в Куантико. У меня неплохо получалось, но пришлось уйти. Вы знаете об этом?
Шон бросает на меня косой взгляд, потом медленно кивает.
– А знаете, почему мне пришлось уйти? – спрашивает Кайзер.
– До меня дошли слухи, что вы сгорели, – отвечает Шон.
– Можно сказать и так. Я набросился на одного малого в тюрьме. Он убивал детей. Я был с начальником своего отдела во время допроса этого урода. Собственно говоря, я заполнял анкету. А убийца сидел напротив и живописал, как мучил маленького мальчика инструментами для пыток. Я избавлю вас от кровавых подробностей. Как бы то ни было, я сорвался, даже не успев сообразить, что происходит, я оказался по другую сторону стола и попытался проделать дыру в его горле. Я сломал ему несколько костей и выдавил глаз. Боссу пришлось садануть меня по голове чашкой с кофе, чтобы оттащить от этого парня.