Кровная связь - Страница 62

В карих глазах Кайзера появляется отсутствующее выражение, как будто он вспоминает далекое прошлое.

– У меня появилось то же самое чувство, когда я слушал Малика. Мне показалось, что у нас с ним есть что-то общее. Не с тем преступником, а именно со мной. У всех случаются кризисы, и у всех есть предел прочности. Понимаете, о чем я? Вы годами сидите и слушаете эти страшные и грязные россказни, оставаясь профессионалом и выдерживая дистанцию. Но в один прекрасный день ваша броня дает трещину. Вы верно подметили это в кабинете Малика, доктор Ферри. Если Малик убивает этих людей, значит, он считает это правильным. Это его крестовый поход. Это растлители малолетних, и он решил, что расправа над ними может считаться единственным возможным выходом из сложившейся ситуации.

– Вы думаете, именно так и обстоит дело?

– Если это действительно так, я надеюсь, что общественность никогда не узнает об этом.

– Почему?

– Потому что наверняка с ним согласятся очень многие. – Кайзер вздыхает как человек, сражающийся с собственными демонами.

Прежде чем я успеваю открыть рот, звонит сотовый телефон Кайзера. Он отвечает, потом отворачивается и смотрит вперед, перед собой, переключившись на то, что ему говорят.

Мы уже почти подъехали к моему дому. Я выпускаю руку Шона и пытаюсь разглядеть свое жилище, когда мы заворачиваем за угол. Сначала я замечаю деревья, плакучие ивы, бросающие тень на западную часть дома, а потом и сосны на противоположной стороне. Хотя у меня есть соседи с обеих сторон, изгиб дамбы в этом месте создает иллюзию уединенности, и это было одной из главных причин, по которым я купила этот дом. Это и еще вид на озеро со второго этажа. Мне необходимо быть рядом с водой.

«Краун-Виктория» останавливается перед закрытой дверью гаража, которая всегда укрывала машину Шона от любопытных глаз. Но теперь таиться нет особого смысла. К вечеру сегодняшнего дня все в управлении будут знать о нашем романе.

Шон переклоняется через мои колени и открывает дверцу. Я жду, чтобы попрощаться с Кайзером, но, похоже, его разговор и не думает заканчиваться. В конце концов я выбираюсь из машины и направляюсь к входной двери. Я уже почти подошла к ней, когда позади раздается шум шагов.

– Доктор Ферри!

Это Кайзер, он спешит за мной. Я останавливаюсь.

– В офисе Малика вы называли меня Кэт.

– Я по-прежнему мысленно обращаюсь к вам именно так, – признается он. – Но в данной ситуации неплохо сохранять хотя бы видимость профессиональных границ.

«Какую ситуацию он имеет в виду?» – думаю я, пока Шон приближается к нам.

– Я очень ценю то, что вы сегодня сделали, – говорит Кайзер, – но был бы очень благодарен, если бы вы смогли подъехать к нам в штаб-квартиру. Разумеется, когда почувствуете себя лучше.

Я перебиваю его.

– Агент Кайзер, вы считаете, что я каким-то образом могу быть связана с этими убийствами? Или с Натаном Маликом?

Выражение лица Кайзера не меняется – он как скала, о которую ударяется ветер. Он, очевидно, прекрасный игрок в покер.

– Я думаю, что сегодня вы сделали все, что в ваших силах, чтобы помочь нам раскрыть это дело, – говорит он. – И еще я думаю, что люди, которые принимают решения, тоже поймут это.

– Как вы думаете, почему, Малик сказал: «Не вините себя ни в чем», когда я собралась уходить?

– Не знаю. Что, по-вашему, он имел в виду?

Это похоже на разговор с психиатром.

– Понятия не имею.

Кайзер смотрит себе под ноги, потом поднимает глаза на меня.

– Мы должны попытаться выяснить это вместе.

Это все, на что я могу рассчитывать. Я протягиваю ему руку. Он пожимает ее, и я, не оглядываясь, поднимаюсь в свой дом.

Глава девятнадцатая

Я стою у венецианского окна, глядя на озеро. Встреча с Маликом странным образом совершенно выбила меня из колеи, и я не могу понять, почему. Его загадочные слова о моем отце пробудили к жизни какие-то отрывочные воспоминания, но ни одно из них не сообщило мне ничего существенного. Я даже не уверена, что эти образы, возникающие перед моим внутренним взором, действительно имели место и что я не придумала их, рассматривая старые фотографии и слушая рассказы окружающих. В некоторых вещах я уверена – они пришли ко мне из тех ночей, что я проводила на чердаке амбара, который мой отец использовал в качестве студии, глядя сверху, как он работает до самого утра. Рев ацетиленовой горелки и шипение пара, когда он окунал раскаленный металл в лохань с водой, чтобы охладить. Запах кислот, которые он использовал для травления, и стук молотка, которым он соединял части скульптуры, создавая единую композицию, существовавшую только в его воображении. Не было ни чертежей, ни эскизов. Всего лишь куски металла и его представление о том, что должно из них получиться.

Время от времени он снимал маску и поднимал голову, чтобы взглянуть на меня, сидящую на чердаке. Иногда он улыбался Иногда просто смотрел на меня, и в глазах его отражалось нечто похожее на страх. Даже в столь юном возрасте я чувствовала что отец относится ко мне как к одному из своих творений, слишком хрупкому, чтобы обращаться с ним безбоязненно. Кажется, он опасался, что в отличие от металла, которому он уверенной рукой придавал нужную форму, мне можно причинить вред необдуманным словом или действием и что это уже никогда не исправить.

Я относилась к амбару как студии отца, хотя на самом деле в последние годы жизни он и спал там. Амбар стоял всего лишь в паре сотен ярдов вниз по склону от помещения для слуг, где жили мы с матерью, но уединение было абсолютным. Никому не разрешалось заходить в амбар, когда отец работал. Никому, за исключением меня. Когда однажды я попросила мать объяснить, почему мы спим отдельно, она сказала, что во всем виновата война. И не стала ничего уточнять. Отец же признался мне, что по ночам ему снятся кошмары, а иногда, просыпаясь, он не осознает, где находится. В такие моменты, сказал он, ему кажется, что война не закончилась, а он так и не вернулся домой. Когда такое случается, для меня с матерью лучше не быть с ним в одной комнате. И только много позже я поняла, что то, что чувствовал отец во время своих внезапных озарений-воспоминаний, было правдой. Для него война так и не закончилась. И он никогда так и не вернулся домой.