– О чем ты думаешь? – слышится у меня за спиной голос Шона.
Я не оборачиваюсь. На озере совсем мало лодок, но мне надо смотреть на них. Парус, медленно уплывающий к горизонту, дает возможность сосредоточиться в момент, когда мои внутренние швартовы ослабели, готовые вот-вот лопнуть. Вот как сейчас. Безумие, проснувшееся во мне, когда я выходила из кабинета Малика, никуда не делось.
– Об отце, – негромко отвечаю я.
– Что именно?
– Всякую ерунду. Отрывки и фрагменты. Собственно, это все, что у меня есть.
Шон кладет руку мне на плечо и легонько сжимает его. От неожиданности я подпрыгиваю, но мне удается не отстраниться.
– Мне нужно выпить, – бормочу я. – Мне в самом деле срочно нужно выпить.
Он немного выжидает, прежде чем ответить.
– А как насчет ребенка?
Выбор невелик: или спиртное, или валиум. И сейчас я не знаю, что хуже.
– Неужели стаканчик спиртного способен принести столько вреда?
– Дело не в одном стаканчике. Это первый шаг в пропасть.
Его рука, лежащая на моем плече, сжимает его сильнее.
– Тебе надо отвлечься от мыслей о выпивке. Что я могу сделать?
– Не знаю. – Парус, за которым я наблюдала, исчез. Лодка легла на другой галс и сейчас с трудом пробивалась к берегу. – Может быть, нам сто́ит заняться любовью.
Шон кладет свободную руку на мое второе плечо.
– Ты уверена?
– Нет. Мне просто нужно что-то, чтобы заглушить это чувство внутри.
– Какое чувство?
– Мне кажется, прежде я его никогда не испытывала. До того как отправиться на встречу с Маликом, я чувствовала себя хорошо. И даже когда была там с ним, все было нормально. Но сейчас… Такое впечатление, словно он щелкнул выключателем у меня в голове. И на меня обрушились эти чувства. Их слишком много.
Шон разворачивает меня лицом к себе и делает шаг вперед, так что мы касаемся друг друга. Я вглядываюсь в его глаза, пытаясь забыться и раствориться в них. Я уже проделывала это раньше, тонула в этих зеленых омутах, подобно маленькой девочке, оказавшейся в море, на глубине, в окружении изумрудно-зеленой воды. Качалась на волнах и позволяла им нести себя…
Я отшатываюсь. Шон поцеловал меня, и прикосновение его губ пронзило меня, как удар электрического тока.
– Эй, – говорит он, и на лице его написано беспокойство. – В чем дело?
– Не знаю. – Я чувствую, как по щекам текут слезы. – Я не знаю. У меня появилось ощущение, будто все взаимосвязано, но я не понимаю, каким образом.
– Что связано, малышка?
– Все! Все происходящее. Убийства, я, Малик… Кайзер тоже так считает. Он просто не считает нужным говорить об этом со мной сейчас.
– Успокойся, Кэт. Как все это может быть взаимосвязано?
– А разве может быть иначе? Убийства начались месяц назад. Потом на месте преступления со мной случаются приступы паники, чего никогда не бывало раньше. Единственное связующее звено между жертвами – психиатр, с которым я познакомилась десять лет назад, мозголом, который приударял за мной. Потом ты устанавливаешь еще одну общую черту, соединяющую жертвы. Вьетнам. Кто был во Вьетнаме? Мой отец, Натан Малик и еще двое убитых. Может быть, их было больше. И все они служили там в один и тот же год. Какова вероятность того, что это просто случайность, Шон?
– Я не математик, но не вижу здесь ничего особенного. Подобные совпадения случаются постоянно.
Его попытка приуменьшить значение фактов приводит меня в ярость.
– Мой отец был убит, Шон. И я не знаю, почему. – Я протягиваю руку и касаюсь венецианского окна. Прохладное стекло каким-то образом немного успокаивает меня и вселяет чувство уверенности. – Я ничего не помню о той ночи до момента, когда увидела тело отца в саду. А недавно я обнаружила пятна крови в своей старой спальне. И еще мне снятся кошмары. Повторяющиеся сны и галлюцинации. Они и раньше посещали меня, но сейчас стали намного хуже. Проклятый дождь… он не прекращается. А на чем специализируется Натан Малик? На восстановлении и обретении воспоминаний.
Шон как-то странно смотрит на меня.
– О каком дожде ты говоришь? И где ты обнаружила кровь?
Я забыла о том, что он ничего не знает о моей поездке в Натчес.
– В своей старой спальне в доме, где я выросла. Старые следы крови. Я думаю, они появились в ту ночь, когда умер мой отец.
– Кэт… О чем, черт возьми, ты толкуешь? Это было двадцать лет назад.
– Двадцать три года. Кровь я обнаружила случайно, вчера. Когда приехала домой – господи, это было только вчера! – и маленькая девочка разлила люминол в моей комнате. Думаю, все это время они мне лгали. Мать, наша служанка, мой дедушка. На какое-то время я испугалась, что отец покончил с собой, но теперь так не думаю. Я полагаю…
Шон крепко обнимает меня за плечи – достаточно крепко, чтобы я замолчала.
– Ты должна успокоиться. Я пытаюсь выслушать тебя, но ты буквально летишь вперед. Неужели ты сама этого не чувствуешь? Ты слишком торопишься. Ты как-то попросила сказать, если мне покажется, что у тебя голова идет кругом. Так вот, я говорю тебе об этом сейчас.
Он прав. В голове у меня действительно сумятица, мысли обгоняют одна другую, но я не хочу, чтобы они двигались медленнее. Во время приступов маниакального психоза со мной случались прозрения. На головокружительной нейрохимической высоте кажущиеся разрозненными детали, способные довести нормального человека до обморока, складываются в единое целое. Я почти уверена, что если мой мозг взлетит на следующую вершину, то связь между мной, Маликом, его пациентами и убитыми мужчинами предстанет передо мной во всей полноте.